Изредка ему казалось, что тело его словно перестало существовать, породив в себе огненный жар и превратившись в сгусток нескончаемой боли. Яд частично проник в его кровь и медленно впитывался в ткани, пусть и не в той дозе, что способна убить, но и эта малость несла с собой океан мучений. Но воин не останавливался, и слепое дикарское чувство вело его куда-то вперед.
Ноги стали все чаще заплетаться, слабость давила на плечи. К горлу подкатил большой сухой ком, мешая дышать, во рту высохло, стало подташнивать. Сильные руки и ноги налились тяжестью, и уже с большим трудом воин мог ворочать ими. Но как ни странно, он все еще сжимал в правой руке свое копье, ухватившись за него со страстью обреченного.
Постепенно он начал терять бдительность, уже не так, как вначале осматривая окрестности. Перед глазами начало мутнеть. И вот уже в который раз запнувшись о торчащий из земли корень, он не смог удержаться на ногах и рухнул вниз на сырой мох и листья.
Он еще попытался приподняться, мутными глазами оглядываясь вокруг, но силы были на исходе, и теперь даже дикий нрав не сможет приказать телу двигаться дальше. Вот он клюнулся носом в землю и затих, провалившись во мрак беспамятства. А над ним в вечернем сумраке легкий ветерок раскачивал кроны гигантских деревьев, осторожно касающихся покрытой мхом и травами обвалившейся постройки, укрытой лианами, возвышавшейся в самой чаще.
Очнулся воин уже на следующий день. Яркое солнце медленно поднималось в небеса, освещая своими скудными лучами дикие джунгли. Где-то в ветвях деревьев перекрикивались попугаи, стайки маленьких птичек мелькали в листве. Где-то далеко послышался протяжный рык сытого льва, отправлявшегося на утренний отдых.
Голова воина раскалывалась от ноющей боли. Шишка болела так, словно вместо нее в голове у него был раскаленный камень. Перед глазами от вынужденного отдыха прояснилось, но все равно сил много не прибавилось, поэтому изредка перед взором натруженных глаз пробегали стайки ярко-красных огней, голова кружилась.
Стиснув крепкие кулаки и не менее крепкие зубы, чернокожий воин, превозмогая боль, осторожно приподнялся с земли и сел, расположившись у корней ближайшего дерева, приходя постепенно в себя. Боль несколько раз возвращалась, словно молотом терзая голову, но в конце концов медленно, пусть и с неохотой, отступила. Воин вздохнул полной грудью влажный теплый воздух джунглей, наполняя легкие живительным газом. Он жив. Еще жив. Так приятно чувствовать себя снова живым…
Все царапины, что оставили ему на память ветки колючих кустов, через которые он продирался прошлым вечером, уже не кровоточили. Рана на ноге перестала доставлять неудобства — видимо пора беспамятства все же принесла свои плоды, да и листья успели подействовать. Развязав грязные тряпки, убрав крошево выполнивших свое предназначение листьев, воин осмотрел место пореза. Рана затянулась тонкой кожицей и больше не кровоточила. Синюшности тоже не было видно — это означало, что сок листьев впитал яд, спасая этим воину жизнь. Если бы он вовремя не приложил их к ранам, то яд давно бы, проникнув в кровь, разнесся по всему организму, добрался до сердца и наверняка остановил бы его навсегда. Но слава богам все позади. Не считая этих ран, остаточной боли в голове и небольшой усталости, вызванной кровопотерей и шоком, он был здоров и достаточно свеж, чтобы продолжить прерванный путь.
Воин осмотрелся вокруг. Минуты слабости прошли и теперь пора позаботиться о дальнейшей безопасности. Не стоит гневить судьбу, раз она пока так благосклонна к нему…
Вдруг где-то в чаще леса раздались приглушенные расстоянием и частоколом деревьев гневные выкрики. Кто-то двигался по утреннему лесу, стремительно продвигаясь вперед, даже не озаботившись скрыть свое присутствие. Значит, этот кто-то был уверен в своих силах и наглости.
Воин напрягся, улыбка слетела с его лица, он насторожился. В этих лесах неосторожный долго не живет. Привычки, спасающие жизнь, впитываются еще с молоком матери. Рука легла на древко лежащего рядом в траве копья.
Мужчина не знал наверняка, но думал, что это были его преследователи, потерявшие его след и кружащиеся по лесу в поисках беглеца. Вот вдали раздался радостный вопль и следом за ним боевой клич — видимо, кто-то из них наткнулся на кровавый отпечаток, отметивший долгий путь воина, и враги воспряли с духом, обнаружив, что жертва где-то недалеко. Он должен идти дальше, спасаясь, должен найти укрытие, в котором можно отлежаться, зализать раны и с новыми силами отправиться тропой мести. Но сейчас он был слаб, и это давило на мозг сильнее угрозы смерти. Он должен отомстить за павших.
Воин, превозмогая боль, поднялся на ноги — в голове затрещало, перед глазами поплыли круги, но то была лишь минутная слабость. Тряхнув курчавой головой, он уже было хотел шагнуть под кроны ближайших деревьев, но замер, в удивлении оглядывая место, где провел ночь.
В десяти шагах от него каменной стеной возвышался фасад какого-то древнего сооружения, собранного из черных каменных плит, истерзанных временем и природой. Две башни убегали в высоту, теряясь среди ветвей. Толстые стволы деревьев подпирали их, лианы украсили своими лозами, а подножие утопало в пышно растущем папоротнике.
Но откуда в этих лесах могло возникнут нечто подобное? И как древние строители возвели здесь это? До гор, откуда могли бы добыть нужный для строительства камень, несколько недель ходу по непролазным болотам и чащам. Но, тем не менее, здание не было миражом, порождением измученного мозга. Оно было достаточно реальным и от него веяло древностью и тайной. От каждого камня волнами исходили флюиды чего-то непонятного, возможно инородного и давно забытого.